Даффи метнулся через комнату, упал на колени и перевернул женщину на спину. Рукоятка ножа торчала у нее в боку, лезвие совсем не выступало поверх одежды. Крови почти не было. Он склонился, пытаясь уловить дыхание, но ничего не различил. Жилка под ее челюстью не билась. Внутри он сделался весь пустой, тело точно сковал мороз, и оно звенело как железное, рот пересох.
– Боже мой, Пиф, – проговорил он не слыша себя, – ты ведь не хотела? Ведь не хотела, да?
Аврелиан отделился от стены и тронул оцепеневшего ирландца за плечо.
– Картина, – рявкнул он, пробиваясь сквозь бормотание Даффи, – где картина?
Помедлив несколько секунд, Даффи осторожно опустил голову Ипифании на пол.
– Многое потеряно и еще больше предстоит потерять, – негромко произнес он, пытаясь вспомнить, где слышал эти слова и что они значат. Все еще в оцепенении, он поднялся, в то время как Аврелиан отвернул фитиль лампы.
Ирландец подвел его к стене.
– Вот, – сказал он, указывая рукой. Сам так и не обернулся, продолжая неотрывно глядеть на два мертвых тела.
Через несколько секунд Аврелиан сдавленным голосом произнес:
– Это?
Даффи повернулся и проследил за взглядом волшебника. Вся стена, от края до края и от пола до потолка, была сплошным черным пятном. По мере того как зрение художника ухудшалось, стремление прорабатывать детали становилось все сильнее, и он кропотливо добавлял штрих за штрихом, накладывая тени, так что не оставил даже крошечного незанятого куска штукатурки. Когда Даффи смотрел на Смерть архангела Михаила в последний раз, действие там, казалось, происходило в глубоких сумерках, теперь же все покрывала непроглядная тьма беззвездной и безлунной ночи. Аврелиан смотрел теперь на него.
– Он просто не мог остановиться, – беспомощно произнес Даффи.
Еще с минуту волшебник молча разглядывал стену, потом отвернулся.
– Ты так и остался загадкой.
Он вышел из комнаты, и ирландец автоматически последовал за ним.
Перед мысленным взором Даффи вновь и вновь повторялся момент, когда он перевернул тело Ипифании. «Она мертва, – сказал он себе, спускаясь по темной лестнице, – и скоро станет очевидно, что одну большую комнату в своей голове ты можешь закрыть и запереть на ключ, ибо комната эта навсегда опустела. Она мертва. Ты проделал весь свой путь из Венеции, чтобы убить ее».
Не произнося ни единого слова, они дошли до Тушлаубен, где Аврелиан повернул на север к трактиру Циммермана, а Даффи продолжил путь в сторону казарм и пролома в стене, хотя до полуночи было еще очень далеко.
Наконец вслед за томительным ожиданием занявшийся рассвет наметил неровный контур бледного пролома на фоне непроглядной черноты стен, и то, что пару часов назад представлялось во мраке тремя пунктирами ярких оранжевых точек, преобразилось в три ряда безмолвных фигур аркебузеров, рассредоточившихся вдоль гребня каменной насыпи. Позади них, но все так же снаружи вновь отстроенной баррикады располагались еще два отряда ландскнехтов и ополченцев, недвижимых, если не считать редких наклонов головы, чтобы раздуть тлеющий фитиль.
Одним из занявших позицию на насыпи был отряд Эйлифа, где место Даффи пришлось в середине первой шеренги. Он разжал пальцы на ложе и несколько раз автоматически распрямил их. Представлялось ему, что в глубине его рассудка разорвалась бомба и взрыв, хоть и не произвел видимых разрушений, поднял из стоячего омута громадные пузыри воспоминаний, что, раскачиваясь, устремились к поверхности. Теперь он возблагодарил господа даже за этот тусклый проблеск, вновь напомнивший о заботах внешнего мира, на коих следовало сосредоточиться. Пять часов перед тем он таращил глаза в холодную тьму, столь же непроницаемую, как последняя картина Густава Фойгеля.
Негромкий стук металла о камень, когда один из часовых на стене положил свое копье, полностью пробудил Даффи от жутких ночных раздумий. Он глубоко вдохнул свежий предутренний ветерок и постарался встряхнуться. Сосед по шеренге справа наклонился в его сторону.
– Меня нипочем не загонишь на стены, – прошептал он. – Взрыв их совсем расшатал.
Ирландец жестом призвал к молчанию.
«Черт побери болтливого идиота! – подумал Даффи. – Был ли звук со стороны равнины, или мне просто послышалось?» Он настороженно посмотрел поверх ствола подпертой аркебузы. Усталым глазам в каждом клочке густой тьмы на равнине за белой меловой линией рисовались ползущие тени, но по прошествии некоторого времени он решил, что движения там нет. Поежившись, он уселся обратно. Минуло несколько долгих минут, в течение которых серый сумрак постепенно светлел. Сложив ладони чашкой, Даффи внимательно обследовал свой фитиль и с облегчением удостоверился, что тлеющий красный свет не потускнел от утренней сырости. От кольчужного капюшона свербела голова, и время от времени он инстинктивно пытался почесаться, забывая о клепаном стальном шлеме.
– Уж, надеюсь, у горбуна запалы пушек в порядке, – вновь забубнил сосед справа. – Думаю…
– Заткнись, а? – шепнул Даффи. И оцепенел: в нескольких сотнях ярдов перед ним тускло блеснул свет, отразившись от металла, затем еще и еще вдоль темнеющей полосы. Он открыл рот, чтобы шепотом предупредить остальных, но по долетевшему шороху понял, что те уже разминают суставы и проверяют порох и фитили. С вершины покосившейся стены тоже послышался тихий свист – знак того, что и часовой заметил движение. Ирландец просунул фитиль в спусковую скобу, убедился, что на полке есть порох, и затем посмотрел вдоль ствола на подкрадывающихся врагов. Сердце его колотилось, кончики пальцев покалывало, дыхание участилось.